Испанский гамбит - Страница 123

123

Послышался далекий гул автомобильного мотора, над ним склонился Романов, развернул кресло и покатил через ангар по ухабистому гудрону. Чувствовалась вонь нефти и керосина, и, миновав ангар, они оказались в небольшом помещении за ним. Павел открыл дверь, придержал ее коленом и закатил кресло внутрь. Комнатка была не просто маленькая, а тесная, как гроб, и темная, как склеп. Левицкий физически ощущал давление жестяных стен.

– У вас имеется пятнадцать минут, – быстро проговорил Романов. – Затем мы отправляемся.

Левицкий прислушался к его удаляющимся шагам. Дверь закрылась. Сразу стала ощущаться нехватка воздуха. Левицкий ждал, и через некоторое время до него донесся звук чужого дыхания.

– Товарищ Левицкий. – Шепот долетел до него из другого конца комнаты и из дальнего прошлого. – Господи, что они с вами сделали! Как жестоко они с вами обошлись.

Левицкий молчал.

– Я должен был прийти. Не мог не сделать этого. Еще один раз… прежде, чем…

Человек умолк на полуслове и в изумлении уставился на собеседника.

– Вы разочарованы во мне, я вижу. Вы чувствуете, какие сомнения владеют мной. – Он продолжал жадно всматриваться в молчащего старика. – Мне известно, о чем вы думаете. Я не должен забывать о том, что работаю для будущего. И должен быть счастлив этой мыслью. Тем, что у меня есть такая возможность. Ради этого стоит жить. И даже умереть. Не следует раздумывать и сомневаться, если вам предложен шанс стать одним из избранных. Одним из самых сильных.

Левицкий почувствовал взгляд молодого человека и обожание, исходившее из этих глаз. Узнал страсть повиноваться и жажду познания. Он помнил его еще по Кембриджу: юный, одаренный, незрелый, но невероятно честолюбивый.

Молодой человек поднялся и в темноте направился к нему. Левицкий ощутил тепло его тела, близость живого существа. Тот наклонился и коснулся его руки.

– Ваше самопожертвование. Ради моей безопасности.

Он нервно сглотнул.

– Когда они почти настигали меня… Я знаю, что спасли меня именно вы. Вы предупреждали меня, что настанет день, когда они выследят меня. Вы знали, что слухи, предположения, догадки, утечка информации всегда существуют, они возможны даже из самой Москвы. И что придет час, когда британские службы лишатся иллюзий и станут искать шпиона в собственной среде. И потому вы завербовали двух агентов. Одного явного и другого – глубоко скрытого.

Тут речь его изменилась, он заговорил горячо, сбивчиво, словно захваченный только что пришедшей на ум мыслью. Как математик, внезапно осененный идеей, что скрывалась от него годами.

– Ох, нет. Не так, теперь я понимаю. Джулиан не был вашим агентом. Он был вашим любовником, но никогда не был вашим агентом. Тогда как я никогда не был вашим любовником, но был только агентом. Потому что вы догадывались, что любой, кто станет раскапывать обстановку в Кембридже тридцать первого года, немедленно обнаружит ваше присутствие там. И вы вывели их на Джулиана, прикрыв меня.

Горящий взор единственного глаза устремил Левицкий на юношу.

Тот словно не мог остановиться и прекратить разговор; он будто понимал, что больше такой возможности у них не будет. Он наслаждался счастьем сказать то, о чем не скажет уже никогда даже себе.

– И когда вы узнали о том, что Лемонтов сбежал и что американцам, а значит, и британцам стало все известно, то вы решили, что необходимо подтвердить их подозрения в том, что русским шпионом является Джулиан, которого вы завербовали.

Они послали беднягу Флорри. А вы, преодолев адовы трудности, вышли на встречу с Джулианом тогда, когда вас мог застать Флорри. И тот, конечно, сообщил в Лондон о том, что их подозрения верны. Он славно подтвердил их собственные заблуждения. И вы позаботились о том, чтобы Джулиан погиб, ушел от их расспросов, стал для них недосягаем. Дело было закрыто. Навсегда. Англия получила своего шпиона, а я получил свое будущее.

Молодой человек мгновение помолчал, набирая в грудь воздуха.

– Теперь они удовлетворены. Я возвращаюсь в Лондон в самое ближайшее время. Видимо, мне предложат место сотрудника в МИ-шесть. Думаю, это чрезвычайно своевременно для меня. Предстоит война с Гитлером, штаты раздуют, старые сотрудники получат повышения.

Дверь чуть приоткрылась, и из-за нее послышался голос Павла Романова:

– Время истекает.

Молодой человек подошел еще ближе; он уже говорил едва слышным шепотом.

– Это я посылал донесения из Испании. Через специальный канал связи ГРУ, через Амстердам. Все репрессии, аресты, все это организовал я. Это моя информация, которая…

Тут он внезапно замолчал, будто дойдя до той мысли, что тревожила его больше всего.

– Дело не только в этом. Вам известно, что мне еще было поручено? Известно, почему меня послали в Испанию? Из-за золота, Иваныч. Из-за обыкновеннейшего золота.

Левицкий изумленно смотрел на него.

– Они сняли для меня виллу, и однажды ночью туда прибыл грузовик с сотней металлических ящиков. Потом еще один, и еще. Я был в те дни самым богатым человеком в мире. Романов рассказал мне, что они побоялись отправлять золото морем из-за подводных лодок, а поставить охрану тоже побоялись. В конце концов испанцы могли передумать и потребовать свое золото назад. Потому они и решили надежно укрыть его. И спрятали на моей вилле. И все эти месяцы моим настоящим занятием было нянчиться с золотым дитятей, пока не был сооружен этот аэроплан. Теперь они могут добираться отсюда на родину, не делая ни единой остановки.

Левицкий молчал.

123