Левицкий впервые чувствовал себя таким беззащитным и уязвимым. Без своей миссии он стал обычным дряхлым стариком. И если он погибнет, то это уже не будет иметь никакого значения для политики. Это станет просто частной обыденной смертью. Его хрупкая жизнь теперь в его собственных руках.
Он пошел вдоль траншеи, приблизился к лестнице и заглянул в бункер. Там, шумно и тяжело храпя, спали два бойца. В выкопанном в стене углублении было полно оружия.
Несколько бомб – железные, с рифленой поверхностью – валялись на столе. В долю секунды он принял решение и, схватив одну из них, быстро опустил в брючный карман. Вот она уже и не видна, прикрытая его ладонью. Он помнил, как когда-то, на Гражданской, десятками швырял их в белых.
– Комрад!
Левицкий обернулся. Английский капитан.
– Вы забыли это, приятель, – сказал он, протягивая Левицкому блокнот. – Уверен, вы не так уж стары для таких оплошностей.
Левицкий улыбнулся, взял блокнот и зашагал по комковатой, неровной земле к Ла-Гранхе.
Когда он поравнялся с остальными, они уже миновали фруктовый сад и вышли к лугу. Впереди виднелась линия деревьев, стоял большой, крытый красной черепицей дом.
Во дворе корреспонденты сгрудились вокруг солдат, ожидавших обеда. Запах риса, приготовленного с цыпленком, доносился из котлов, расставленных прямо под открытым небом. Слышались смех и шутки. Левицкий видел, что группа англичан столпилась вокруг американского журналиста и поддразнивает его из-за вопроса о пленниках. Видел, как собрались в кучку французы и ожесточенно спорят между собой по поводу какой-то политической проблемы.
И вдруг он увидел направлявшегося к нему комрада Володина. Какой-то человек шел позади.
Первым движением Левицкого было кинуться бежать.
«Не смей, – приказал он себе. – Оставайся на месте, старый идиот. Пусть-ка они предъявят тут, в самом сердце ПОУМ, свои энкавэдэшные удостоверения».
И он стал боком пробираться сквозь толпу.
Американец был уже в нескольких шагах. Ясно, сначала они схватят его, а потом предъявят удостоверения, возможно, одновременно с оружием. У него не больше нескольких секунд. Левицкий сунул руку в карман и нащупал бомбу. Потихоньку вытянул ее и прижал к куртке, другой рукой стал вынимать чеку. Продолжая идти по направлению к большому дому, он резко повернул в сторону и побежал к одному из трех стоявших в стороне домишек. На пути попался часовой.
– ¡Alto! Arsenal!
– А? – переспросил Левицкий, приближаясь. – No hablo…
– ¡Arsenal! – повторил часовой.
Левицкий кивнул, ощупью вынул вторую чеку и резким движением зашвырнул бомбу в окно. Часовой выронил ружье, отчаянно вскрикнул и опрометью кинулся прочь. Левицкий побежал в другую сторону.
Первый взрыв был не очень громким. Второй сбил его с ног и подбросил вверх. Через секунду он упал на землю, оглушенный. Люди разбегались, охваченные паникой. Дым стлался по двору. Небольшой дом был охвачен огнем.
– Бегите! Бегите! – надрывался чей-то голос. – Возможны еще взрывы!
Чьи-то сильные руки подхватили его с земли. Он успел увидеть, что это был английский журналист Сэмпсон.
– Бегите, старик! Отсюда надо бежать! Спасайтесь!
Левицкий побежал к большому дому с красной черепицей, потом дальше в сад. Позади гремели новые и новые разрывы снарядов.
Он увидел какую-то канаву и медленно зашагал по руслу небольшого ручья. Горы вдали казались прекрасным белым видением.
– ¿Amigo?
Какой-то мужчина в шинели выступил из-за деревьев, в руке он держал автоматический пистолет.
– Comrade Amigo. Manos arriba! – попросил он, улыбаясь, и жестом приказал Левицкому поднять руки.
– No hablo, – вежливо ответил Левицкий.
Мужчина, продолжая улыбаться, неторопливо подходил ближе. Он опустил пониже руку, в которой держал пистолет. Левицкий понял: сейчас ударит. И когда тот вдруг замахнулся, намереваясь металлической рукоятью разбить Левицкому лицо и оглушить его, парировал удар ладонью одной руки, а другой сделал резкий выпад, всадив в горло нападающего тот самый гвоздь из стены старого монастыря.
Мужчина, хрипя и задыхаясь, стал медленно заваливаться на спину. В его глазах застыло недоумение. Как этот дряхлый старик смог причинить такую ужасную боль? Пистолет упал в пыль, мужчина рухнул на колени, все хватаясь за горло руками, словно пытаясь остановить кровь. Пробовал закричать, позвать на помощь, но из горла вырывались лишь нечленораздельные всхлипы.
Левицкий опустился рядом с ним, примерившись, нацелил свой гвоздь тому в ухо и с силой вонзил в слуховой проход. Несколько конвульсий – и мужчина скончался. Левицкий быстро вытащил из его нагрудного кармана документы. Оказалось, что его противника звали Франко Руис и он был сотрудником СВР. Левицкий столкнул тело в канаву, поднял с земли пистолет, короткоствольный самозарядный кольт тридцать восьмого калибра, и торопливо пошел дальше по ложу ручья, про себя удивляясь сообразительности Болодина. Надо признать, что американец оказался далеко не дураком. Сумел отыскать его, и если бы не глупость этого Франко Руиса, они бы его схватили.
Уже наступала ночь, а он все шел и шел. Холодало. Он понятия не имел о том, куда направляется. Знал только, что идет на восток от Ла-Гранхи. Ледяной ветер насквозь продувал куртку. Левицкий страшно замерз. В каком-то месте ручей побежал под мост, пересекая дорогу, – пришлось изменить направление. Теперь он двигался по дорожному полотну и невольно ускорил шаг. По обе стороны виднелись безлюдные несжатые поля, печально тонувшие в сумерках. Всего в нескольких милях отсюда, под Уэской, гремели выстрелы и взрывались бомбы, а тут, не считая доносившейся издалека пальбы, не было ни малейших признаков войны, лишь застывшая в спокойствии, странно пустая земля. Пиренеи далеко слева вставали неясной стеной. За ними лежала Франция. И свобода.