У него была аристократическая внешность, монокль и желтая панама от солнца.
– Мы уже подошли к Барселоне? – спросила Сильвия.
– Понятия не имею, милая девушка.
– Мистер Флорри, что вы думаете на этот счет? – обратилась она ко второму спутнику.
Эта молодая англичанка приблизительно его возраста засыпала Флорри вопросами. Они не отличались разнообразием и остроумием. Похоже, девушка, получив кое-какие деньжата и нахватавшись модной левацкой фразеологии, направлялась в Барселону на поиски приключений.
Флорри отложил в сторону «Тристрама Шенди» и произнес:
– С этой командой дилетантов ничего нельзя сказать наверняка. Пойду-ка разузнаю, в чем дело.
– Вам удается с ними общаться? – удивился граф. – Но ведь эти обезьяны не понимают человеческой речи.
Отчасти он был прав. Команда этой развалюхи состояла из полудиких арабов, босоногих бедуинов в бурнусах и нескольких белых подозрительного вида. Последние бесцельно слонялись вдоль проржавевших бортов и кают, изъясняясь на какой-то тарабарщине. Офицеры, два вкрадчивых небритых турка, тоже были не лучше. Скажите им, что у них волосы горят или кто-то подкрадывается с ножом, они все равно ответят свое вечное: «В мире все прекрасно, слава Аллаху».
– Я попробую расспросить их чертова стюарда, – пояснил Флорри. – Он хоть европеец.
– В добрый час. Если вы называете это существо европейцем, мистер Флорри, то, должен заметить, ваши стандарты чрезвычайно занижены. – Граф скроил такую гримасу, будто проглотил ломтик лимона, а затем быстро подмигнул.
– А вы, будьте добры, не подпускайте пиратов к мисс Лиллифорд, пока я буду отсутствовать, – пошутил Флорри на прощание.
Он отправился на поиски стюарда, но негодяя, конечно, нигде не было видно. В обязанности этого потрепанного, но не злого человека входило обслуживание пассажиров во время короткого перехода из Марселя в Барселону и, что более важно, помощь коку. Но он был не из тех, кто всерьез относится к подобным делам, и потому проводил время, то и дело прикладываясь к фляжке со шнапсом, настоянным на перечной мяте, отчего специфический запах окутывал его, подобно шарфу.
Флорри спустился в люк и направился в сторону помещений экипажа. Дважды ему приходилось останавливаться, пропуская кого-нибудь из болтливых арабов. Они с энтузиазмом приветствовали его своим «салям», но Флорри отчетливо читал насмешку в блестящих глазах. Внизу было очень душно, воздух словно густел, насыщенный влагой. Он буквально сочился паром.
«Вот уже действительно пароход», – подумал Флорри.
Наконец он нашел стюарда. Тот, скорчившись и обливаясь слезами, сидел в камбузе и резал лук в большую кастрюлю. Вокруг разливалось благоухание целой плантации перечной мяты. Здесь стояла несусветная жара, и грязная форма Грюнвальда насквозь пропиталась потом. Флорри вытер лицо платком, который сразу же стал мокрым.
– Послушайте, мистер Грюнвальд. Наше судно почему-то стоит на месте. Вы не знаете почему?
– Га? – Стюард скорчил клоунскую гримасу. – Не может мне слышно хорошо.
– Мы остановились. – Флорри изо всех сил старался перекричать шум машин. – В воде стоим. Двигатель нет. Плыть нет. Понимаете есть?
– Стоим? Wir halten, ja?
– Да. Это плохо. Что-нибудь случилось?
– Га. Ничего. Нет случилось. Nein, нет случилось.
И старый Грюнвальд выскочил из камбуза, провожаемый ругательствами араба. Кок осыпал немца проклятиями, то и дело поминая Аллаха. Но Грюнвальд, не обращая на него внимания, уже тащил Флорри по проходу, через люк на нижнюю палубу. Ох, долгожданный глоток соленого воздуха! Стюард тут же устроился в тени дырявой спасательной шлюпки, жестом пригласив Флорри последовать его примеру.
– Га. Вы шнапсу, ja, ингликан?
– Нет, это не надо. Хоть очень вам спасибо, – сказал Флорри.
«Пить такое? Нет уж, увольте».
– Га. Надо отдыхать, нет? Старый Грюнвальд, он знает.
Он полез в задний карман, вытащил фляжку, ловко открутил крышку и сделал огромный глоток. Его кадык заходил, как поршень. Старик протянул флягу собеседнику.
– Бери. Она gut.
Флорри с неудовольствием покосился на спиртное и – «нельзя же быть брезгливым хлыщом» – сделал торопливый глоток. О ужас! Он судорожно закашлялся.
– Хороший, nein?
– Да, превосходный шнапс, – подтвердил Флорри.
– Мы стоя потому, что, когда день, фашисты кидаются бомбы в порт. Мы стоя здесь до пять часов, ja. Когда темно, входим. Так? О'кей это?
– А, понимаю.
Флорри глядел на неподвижную, залитую солнечным светом воду.
– Не так длинно ждать, га, мистер Флорри?
– Нет, раз этого требует безопасность. Страшно подумать, что может сделать бомба с этим старым корытом.
– Сделать «бум»! И нет корыта, ja? – Старый немец весело рассмеялся и сделал еще глоток. – Корыто не «Куин Мэри», га, герр Флорри? – И он заговорщицки подмигнул, жестом указав на облезшие, проржавевшие борта.
– Но и не «Лузитания», я надеюсь.
Старик опять рассмеялся.
– Мой брат убитый на «Унтерзиибутс». Ja. В тысяча девятьсот семнадцать.
– Ужасно.
– Нет ужасно. Был совсем ублюдок. Га.
Флорри понимающе закивал, отдавая должное важности поднятого вопроса, и внезапно сменил тон:
– Давай, приятель, говори правду. Не надо меня разыгрывать.
На лице Грюнвальда тут же появилось выражение оскорбленного достоинства.
– Га, Грюнвальд ее говорит. Ja, Ich…
– Нет-нет, не обижайтесь. Наверное, говорите. Хотя, с другой стороны, я как-то не могу себе представить, чтобы владелец этого чудного океанского лайнера обрадовался таможенному досмотру. Если мой нос меня не обманывает – а он не обманывает, – в общей вони, которой тянет из трюма, я различаю сильный запах табака. Контрабандой, как я думаю, ввозимого в Испанию. В этом, по-видимому, и есть настоящая причина нашей задержки, а, Грюнвальд? Чтобы проскользнуть под покровом темноты? Чертовски интересно.