Испанский гамбит - Страница 106

106

– Ну, если вы готовы признаться в содеянном, это может ей помочь, – сказал Стейнбах. – В самом деле, облегчите ее участь. Вас же, разумеется, мы не можем пощадить.

– Но я не могу признаться в том, чего не совершал. Вы от меня уж очень многого требуете.

Стейнбах подошел к тому месту, где сидел Флорри, и чуть наклонился к нему, словно намереваясь сообщить что-то личное.

– Видите ли, Флорри, если вы признаетесь, то этим значительно облегчите нашу задачу. Такое признание для нас было бы отнюдь не лишним.

– Но я не стану признаваться в том, чего я не делал. Если вы собираетесь застрелить меня, стреляйте. И на этом покончим.

– Собственно, какое это имеет для вас теперь значение? Я говорю о том, что вы могли бы оказать помощь партии.

Флорри в изумлении уставился на него.

– Однако, – он едва находил слова для ответа, – вы слишком многого ожидаете от меня! Я ни в чем не виновен, вам это прекрасно известно, и тем не менее ваш трибунал намерен вынести смертный приговор. И теперь у вас хватает наглости еще просить меня об услуге? Предлагаете мне оговорить себя?

– Видите ли, для нас это чрезвычайно важно. Взгляните на дело со стороны: виновны вы там или невиновны, не в этом суть происходящего.

– Но для меня суть именно в этом.

– А вы взгляните на это дело по-другому. Должны же вы научиться видеть объективные ценности, хоть это и довольно поздно в вашем случае. Суть в том, что шпион действительно существует. Это бесспорно. Мне известно, где он находится и как он работает. Я долгие часы провел, размышляя над этим. Да, этот факт неопровержим. Вы, возможно, еще пять-шесть человек, включая покойного Джулиана Рейнса, выполняли шпионские задания. Возможно, их выполняла и ваша девушка.

– Стоп!

– Прошу вас, комрад. У нас нет времени на сантименты. В этой большой игре приговорены к смерти не только вы, но и мы тоже. Меня разыскивает вся Барселона, остальным тоже не спастись, они погибнут вместе со мной. Но то, что положено на чашу весов, гораздо важнее наших жизней, важнее самой Барселоны. Видите ли, есть и другие силы в нашей борьбе за душу левого движения. Троцкий, конечно, является одной из таких сил, но, опять же, личность значит не так уж много в сравнении с идеей мировой революции. А за эту идею стоит отдать жизнь. И смысл этой жертвы вот в чем. Если нас разобьют здесь, под Барселоной, потому что наши идеи плохи, потому что мы оказались идеологически несостоятельны, потому что нам не поверили люди, тогда, значит, наши теории ошибочны и мы приговорены к смерти судом истории. Но взгляните на дело с другой стороны. Если нас разбили под Барселоной потому, что мы оказались жертвой предательства, потому что Сталину удалось подослать к нам Иуду, тогда наши идеи живут и вдохновляют. В действительности Москва так напугана нашей работой здесь, что сам Сталин возглавил борьбу против нас. И это не может не впечатлять. Поэтому-то, понимаете, нам так необходим образ шпиона. Даже не так важно, кто им является на самом деле. Важно, чтобы мы выявили его, допросили, осудили и казнили. Теперь вам ясно, как нам жизненно необходимо ваше признание? Почетный венок на челе истории. Где ваше чувство долга? В конце концов, чему вас учили в Итоне?

– К черту Итон. Все, что меня беспокоит, это судьба Сильвии.

– Вас можно понять. Она очаровательна. Флорри, и я был когда-то молод и влюблен. Моя возлюбленная погибла от руки Friekorps в Мюнхене, в девятнадцатом. Они изнасиловали ее, избили и расстреляли. Это навсегда лишило меня иллюзий. И глаза.

Он улыбнулся.

– Спасите Сильвию, Стейнбах, и я подпишу вашу бумагу.

– Хорошо, – кивнул тот. – Договорились.

Потребовалось некоторое время на то, чтобы составить текст признания. Но наконец документ – он вышел чуть более расплывчатым, чем хотел Стейнбах, но чуть более конкретным, чем надеялся Флорри, – был составлен.

– Какая вопиющая глупость, – вырвалось у Флорри, когда он поставил свое имя внизу листа бумаги.

– Возможно. Но возможно, и нет. В любом случае этот текст непременно попадет на страницы того или иного из левых изданий как часть нашего последнего волеизъявления. Вам удалось по крайней мере одно, товарищ Флорри. Вам удалось войти в историю.

– История, если понимать ее так, как вы, отвратительна, – сказал Флорри.

Казнь была назначена на раннее утро; примерно за час до этого события ему принесли последний в жизни завтрак – хилого цыпленка, плавающего в масле, и мех с красным вином.

– Цыпленок, боюсь, не удался, но вино вам будет кстати, – объявил Стейнбах.

– С чего вы взяли, что мне нужно вино, ублюдок несчастный?

– Постарайтесь не обижаться на нас, комрад. Уверяю вас, что из всех здесь собравшихся ни один не переживет вас больше чем на месяц.

– Я бы предпочел, чтобы это случилось как можно раньше. Что с девушкой?

– Она держится прекрасно. Очень волевая особа. Я просто поражен. Не привести ли ее сюда, к вам? Для прощального свидания, так сказать. Вполне романтично. Кажется, это в вашем духе.

– Нет уж, избавьте ее от этого. И без романтических переживаний все достаточно тяжело. Вы проследите, чтобы она выбралась отсюда?

– Мы сделаем то, что обязаны сделать. Может быть, позвать к вам священника?

– Я не католик. Кроме того, не такой грешник, как вы. А вы разве не атеист?

– Дожив до столь почтенного возраста, я обзавелся изрядной долей ханжества. Итак, что мне ей сказать? Что-нибудь тривиальное?

– Откуда вам знать, что для нее является тривиальным?

– Не так уж я глуп, Флорри. Скажу ей, что вы любили ее до самого смертного своего часа. Она сохранит о вас хорошие воспоминания.

106